Печать Иуды - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Казалось, все это было в другой жизни. Неужели прошло всего четыре месяца с того дня, как на галерах заболел первый из матросов и у него в паху и под мышками высыпали гнойные язвы? Болезнь стремительно разлилась подобно горящему маслу, выкосив экипажи галер и вынудив уцелевших застрять на этом острове, населенном людоедами и диковинными зверями.

Даже сейчас из джунглей доносились звуки барабанов. Но дикари держались от лагеря подальше, подобно тому как волк обходит стороной больную овцу, учуяв запах гниения и разложения. Единственным свидетельством того, что вокруг простиралась чужая территория, были человеческие черепа, через пустые глазницы которых пропустили лианы и таким образом развесили на деревьях, — предостережение тем, кто захочет зайти в глубь острова.

Болезнь удерживала дикарей на расстоянии.

Но теперь этому настал конец.

С помощью беспощадного огня зараза наконец была побеждена, и осталась лишь горстка выживших. Тех, у кого на теле не было красных волдырей.

Семь дней назад все оставшиеся в живых больные ночью были в цепях отведены на стоящие на якоре корабли и оставлены там с небольшим запасом продовольствия и воды. Здоровые остались на берегу, постоянно осматривая друг друга, опасаясь найти новые признаки болезни. Все это время те, кто был заточен на галерах, кричали, умоляли, плакали, взывали к Богу, извергали проклятия. Но страшнее всего было слышать раздававшийся изредка хохот, полный безумия.

Лучше было бы перерезать больным горло быстрым и милосердным лезвием, но все боялись прикоснуться к крови зараженных. Поэтому их отправили на корабли и оставили с мертвыми, которых свезли туда раньше.

Затем, когда солнце вечером скрылось за горизонтом, вода наполнилась странным свечением, которое окружило корпуса двух галер и разошлось по застывшей черной лагуне пролитым молоком. Такое свечение путешественники уже видели в прудах и каналах под каменными башнями проклятого города, откуда они бежали.

Болезнь пыталась вырваться из своей деревянной тюрьмы.

Выбора не осталось. Все корабли — все галеры за исключением той, которую они предназначали для себя, — были пододожжены.

Дядя Массео обходил оставшихся людей, показывая им знаком, что можно наконец снова прикрыть наготу, однако простая материя не могла скрыть настоящий, более глубокий стыд.

— Мы только что… — начал было Марко.

— Нам ни в коем случае нельзя говорить об этом, — остановил его отец, протягивая ему одежду. — Стоит сказать одно только слово об этой страшной болезни, и весь мир отвернется от нас. Ни один порт на земле не позволит нам войти в свои воды. Но теперь мы до конца выжгли заразу очищающим огнем — освободили от нее наши корабли, море. Осталось только вернуться домой.

Пока Марко натягивал через голову халат, отец заметил рисунок, сделанный палкой на влажном песке. Поджав губы, отец быстро затоптал рисунок ногой и повернулся к сыну. Его взгляд наполнился мольбой.

— Ни в коем случае, Марко… ни в коем случае…

Однако затоптать так же просто воспоминания было нельзя. Марко Поло служил великому хану, был придворным ученым, послом, даже картографом, нанося на карту новые завоеванные земли, присоединенные к империи.

Отец заговорил снова:

— Никто и никогда не должен узнать о том, что мы нашли… на всем этом лежит печать проклятия.

Кивнув, Марко ни словом не обмолвился о своем рисунке. Он лишь прошептал:

— Citta dei morti…

Лицо его отца, и без того бледное как полотно, побелело еще сильнее. За последние четыре месяца он состарился больше, чем за семнадцать лет, проведенных при дворе великого хана в Шанду.

— Поклянись мне благословенной душой своей матери, что ты больше никогда не заговоришь о том, что мы обнаружили, о том, что мы сделали.

Марко колебался. Отец до боли стиснул ему плечо:

— Поклянись, сын мой. Ради своего собственного блага. Марко увидел в его озаренных отблесками пламени глазах ужас… и мольбу. Он не мог отказать отцу.

— Я буду молчать, — наконец промолвил Марко. — До своего смертного одра и дальше. Клянусь тебе в этом, отец.

Услышав слова молодого человека, к ним наконец подошел дядя Марко.

— Мы не должны были вторгаться в чужие владения, Никколо, — с укором сказал он брату, однако на самом деле эти обвинительные слова были предназначены Марко.

Все трое умолкли, согнутые тяжелой ношей общей тайны.

Дядя Массео был прав.

Марко мысленно представил себе устье реки, каким они увидели его четыре месяца назад. Черный поток впадал в море, окаймленный густыми зарослями. Путешественники собирались только пополнить запасы пресной воды и заняться починкой двух галер, потрепанных штормом. Им не следовало удаляться от берега, но Марко наслушался рассказов о великом городе за невысокими горами. И поскольку ремонт должен был продлиться десять дней, Марко в сопровождении сорока воинов хана отправился через горы, чтобы узнать, что находится за ними. С вершины он разглядел далеко в лесной чаще каменную башню, взметнувшуюся ввысь, ослепительно сияющую в лучах восходящего солнца. Башня стала для него маяком, все больше и больше распаляя любопытство.

И все же мертвая тишина леса, окружавшая их всю дорогу до башни, должна была бы его насторожить. Она не нарушалась ни тревожным рокотом барабанов, как сейчас, ни пением птиц, ни криками обезьян. Город мертвых просто ждал их.

Проникновение в него явилось страшной ошибкой. За нее пришлось заплатить больше чем кровью.

Трое Поло перевели взгляд на галеры, сгоревшие до ватерлинии. Словно срубленное дерево, рухнула мачта. Два десятилетия назад отец, дядя и Марко покинули итальянскую землю и, неся с собой печать Папы Григория X, отправились в страну монголов, дойдя до дворцов и садов великого хана в Шанду. Но там они застряли надолго, подобно попавшим в клетку куропаткам. Став фаворитами при ханском дворе, трое Поло ощущали себя пленниками — причем удерживали их не цепи, а безграничная, назойливая дружба Хубилая. Отправиться в обратный путь означало оскорбить благодетеля. Но в конце концов им повезло — великий Хубилай-хан освободил их от придворных обязанностей и отправил сопровождать принцессу Кокеджин к ее жениху в Персию, после чего они рассчитывали возвратиться в родную Венецию.